За окном идет нудный моросящий дождик. Дожди, вообще, свойственны для этой странной планеты… Муж говорил, что дожди питают этот мир, делают его лучше… Я ему не верю. Домино, эта планета с вечно серым небом и холодными промозглыми ветрами не может стать лучше. Она вечно мрачна и… скучна.

То ли дело – планета Даворс, с которой я родом. Буйство зелени, всегда яркое солнце и тепло. А ещё – свобода в своих чувствах и желаниях. Мой народ не строил холодных каменных замков, которые одним своим видом вызывают ужас, – нет, они жили в легких домиках, построенных из дерева прямо на земле.

А здесь… Здесь холодно все – и архитектура, и климат, и люди. Ледяные маски, которые делают вид, что благоволят тебе, а на самом деле держат за спиной нож, в любой момент готовые ударить. Когда муж был рядом, было ещё ничего, но сейчас Оритель уехал куда-то в западные владения… а я осталась одна.

Зябко ежусь. Несмотря на то, что ещё ранняя осень, в этой серой громаде холодно, и даже внутренний огонь не спасает. «Ничего, скоро будет жарко,» - жестоко шепчет внутренний голос. – «В его объятьях холодно не бывает».

Я смотрю на часы. Без десяти одиннадцать. Демон явится ровно через десять минут. Он же всегда исключительно пунктуален… И за это я его ненавижу.

Я опускаю голову. Совесть, зараза, никак не унимается. Ну, да, конечно, ведь хорошие феи и правильные девочки не влюбляются в темных демонов. И уж, тем более, они не изменяют мужу, когда тот в отъезде, с собственными врагами.

Губы против воли кривятся в горькой улыбке, больше похожей на оскал. На самом деле я его не люблю, нет. Я ненавижу его… а ещё больше – себя. Ненавижу за собственную слабость, за то, что не могу сопротивляться его напору…. Ненавижу за то, что я - лишь способ потешить его самомнение. Ненавижу за то, что он никогда не скажет мне, что любит.

Нет, конечно, он умеет врать… Только вот зачем? Зачем ему врать о любви, если я и так – его? Его любовница. Но не любимая. И никогда не стану..

Я резко отворачиваюсь, смахивая с ресниц злые слезы. Он не должен увидеть. Нет! Я не унижусь ещё больше, не покажу ему – своему врагу и любовнику – своей боли и слабости. Хватит и того, что я впустила его в свою постель, а заодно и в жизнь.

Часы на стене прокуковали одиннадцать раз. Я удивленно, со смесью надежды и отчаянья, оглядываюсь – неужели не придет? Но, нет, в воздухе появляется свечение, а спустя несколько секунд перед тобой уже стоит молодой мужчина.

Он, как всегда, аккуратно одет и гладко выбрит. Белая рубашка, темные брюки, легкий плащ на плечах. Светлые волосы, завязанные в хвост, доходят до лопаток, лишь две пряди выпущены, обрамляя аристократически правильное лицо. Ледянисто-голубые глаза чуть прищурены, губы кривит злая ухмылка. Как же я его ненавижу! Единственное, чего хочется – убить эту мразь!

- Ждала? – мягко спрашивает он. Я отворачиваюсь в сторону. Говорить ничего не хочется. – Неужели моя королева не в духе? – в его устах обычная фраза звучит издевкой, а «моя королева» - почти оскорблением. Он делает шаг вперед, приближаясь вплотную, резко разворачивает меня лицом к себе и жестко целует.

У меня, кажется, нет сил сопротивляться. Я закрываю глаза, вдруг как-то отчаянно веря, что, может быть, он все-таки любит. Только меня, только сейчас. Что я для него что-то значу, что сегодня он все же скажет заветные слова.

И неважно, что этого не случится. Что утром он уйдет, не попрощавшись, и я, проснувшись, обнаружу пустую постель. Что на губах и в сердце будет горьковатый привкус отчаянья – опять ошиблась. Он не любит и не любил.

Неважно. Это будет утром.

А сейчас у меня есть целая ночь… Ночь, чтобы поверить в его любовь.

Год спустя

Я устало морщусь. Болит голова. Просто безумно болит голова, так, что не помогают никакие таблетки. Привычно гляжу на часы.

Без двух одиннадцать. Грустно улыбаюсь - когда же я перестану ждать одиннадцати вечера, глупо надеясь на его приход?

Он не придет. Пора бы уже понять это. Усвоить раз и навсегда. Конечно, хотелось бы думать, что он просто не может, но придется посмотреть правде в глаза - не "не может". Не хочет.

Я просто надоела этому демону... и, наверное, он нашел другую податливую игрушку. Я не видела этого гада уже давно - наверное, чуть меньше года...

Тут из детской раздался крик. Я, устало убирая вьющиеся локоны, упавшие на лицо, поднимаюсь со стула и иду туда.

Младшая дочь опять проснулась, требуя к себе внимания. В мыслях мелькнуло, что я давно уже не видела и старшей, но я отгоняю глупые предчувствия. В конце концов, Дафна уже взрослая и со всем справится сама.

Беру младшую дочь на руки, отводя взгляд. Забавно. Я не могу смотреть в глаза собственной дочери. Просто её глаза слишком похожи на...

- Хватит, - вслух говорю, желая отделаться от совсем ненужных мыслей. Но они не отпускают.

Я кладу успокоившегося ребенка обратно в колыбель, обнимая себя за плечи. Как же тут холодно! Правда, сейчас этот холод, похоже, поселился и внутри, вымораживая сердце и выматывая душу.

Наверное, это из-за лжи. Ведь я все таки фея.... А феи всегда говорят правду, и не боятся результата. Может, и мне стоило рассказать?

"Вот, интересно," - влезает внутренний голос, - "что ты собралась говорить мужу? "Прости, Ори, но на самом деле Блум не твоя дочь, а твоего врага - печально известного тебе демона"? Так, что ли? Лучше уж молчи, и радуйся, что твой супруг не может сложить два и два".

Действительно, понять, что Блум абсолютно не похожа на Орителя легко. Светлые волосы, ярко-голубые глаза, совсем другая форма носика... Перечислять можно бесконечно.

Но Ори же рыцарь. А значит - "супруга вне подозрений". Он даже предположить не может, что его прекрасная королева могла изменить.

Я грустно отворачиваюсь от колыбельки. Да... докатилась. Разве могла я когда-то подумать, что поступлю так? Что придется скрывать от мужа отца своего ребенка, что ночами буду мечтать о другом?

Я зябко ежусь. Как же здесь все-таки холодно! Безумно хочется сбежать отсюда куда-нибудь... желательно, домой, на Даворс. Там, где не придется лгать и скрываться. Там, где я буду свободна.

Наверное, эта грусть, сжавшая сердце - просто тоска по Родине? Ведь по кому ещё скучать? Конечно же, только по собственной планете.

"Да, ладно? Признайся уже, хотя бы себе, что ты скучаешь совсем не по дому. Скорее, по одному невыносимому демону!" - вновь произносит внутренний голос. Иногда мне кажется, что со мной все же кто-то говорит... У меня была даже когда-то одна идея, кто это может быть... но с чего бы Великому Дракону обращать внимание на одну глупую жрицу?

Впрочем, возможно, голос и прав. Может быть, я действительно скучаю по нему. Но никогда не признаюсь в этом. Я не слабая, и не могу позволить себе проиграть! Даже своему сердцу.

Ни за что... Вновь гляжу на кроватку Блум. Девочка смотрит на меня своими невероятно голубыми глазами. Глазами, цвет которых всего на полтона теплее, чем у её отца.

Может, стоило найти его и рассказать? Ну, нет! Зачем этому демону последствия какой-то случайной связи? Я не буду унижаться перед ним, справлюсь и сама!

Пусть все остается так, как есть...

— Папа, сказку! — требовательно уперев руки в бока, упрямо повторяет сидящая в кровати малышка лет семи-восьми.

— Дафна! — возмущается Император Оритель. — Мне кажется, ты уже достаточно взрослая, чтобы спать без… — видя, что ребенок готов разреветься, он резко дает задний ход. — Хорошо, хорошо… И в кого только у тебя это? — риторически вопрошает у пустоты.

— Э… В некотором царстве, в некотором государстве жила-была… — Император задумывается, не в силах ничего вспомнить. Потом его лицо светлеет, а во взгляде начинают прыгать озорные бесенята, — принцесса. И была она упрямой, да вздорной. И был у принцессы муж. Добрый и честный юноша, любивший глупую девушку больше жизни…

Рассказ прерывается кашлем. В дверях, скрестив руки на груди, стоит леди Марион, прекрасная Императрица великого Домино. Справившись с кашлем, она убирает назад упрямую прядь волос, выбившуюся из высокой прически и упавшую на лицо, и язвительно вопрошает:

— Добрый и честный, значит?

— Ага, — радостно улыбается Император, потом его лицо принимает по-детски обиженное выражение, — а что, нет, что ли?

— Именно такой… но ты рассказывай, рассказывай, не отвлекайся, — с тем же ехидным видом качает головой Марион, начиная осматривать комнату в поисках места, где можно присесть. Место оказывается лишь на подлокотнике кресла мужа, чему последний явно не против.

— Так вот, — продолжает Император, пока Марион пытается куда-то деть длинный подол тяжелого парадного платья, — добрый и честный юноша, влюбленный в неё по уши. Но высокомерная принцесса не отвечала ему взаимностью. Она умудрилась полюбить… очень низкого человека без чести и достоинства.

— А мама говорила… — удивленно перебивает Дафна, но быстро замолкает, поняв, что сболтнула лишнее.

— Что говорила мама? — спохватывается замолкший было Император. Марион теребит кончик длинной косы и резко обрывает заговорившуюся дочь:

— Ничего! Ты рассказывай дальше, — говорит она Императору с невинной улыбкой, — а тебе, вообще-то, уже спать пора… — это уже Дафне. Девочка понятливо замолкает и ложится обратно. Император окидывает жену и дочь подозрительным взглядом, предполагая женский заговор за собственной спиной, но все же продолжает историю.

— Они тайно встречались в старом парке, — Марион, слыша это, удивленно поднимает брови, но ничего не говорит, — а потом он решил уехать навсегда и бросить её…

— Сам? — странным тоном вопрошает она.

— Да. По собственному, — выделяет голосом последнее слово Император, — решению.

Марион качает головой.

— Вот… но муж не мог заставить жену грустить, и он, приняв облик этого недостойного, пришел к ней, чтобы сказать, что он вынужден уехать. Но они… э… заговорились, — на лице Императора появляется мечтательное выражение, — до утра…

— Ты сказку рассказываешь, а не… — тихо, наклонившись к уху мужа, шипит внезапно покрасневшая леди Марион.

— А. Да. Сказку, — Император ерошит волосы, мечтательное выражение уступает место обычному, — так вот, они заговорились, и он не смог ей сказать. Так же произошло и следующей ночью… и послеследующей… так прошел год. Днем она была холодна с ним, а ночью — раскрывала свои секреты, считая его возлюбленным.

Марион на сей раз ничего не говорит, грустно улыбаясь.

— А потом появились враги: страшный темный демон и его приспешница. И принцесса с мужем отправились противостоять им. И там она встретила того… настоящего нехорошего человека, меж тем продолжает Император. — И узнала правду. И… очень жестко поступила с мужем.

— Жестко? — возмущается Марион. — Я… Она его даже не убила!

— Всего лишь приковала и принудительно сняла иллюзию… это вместо обещанного ночного… — останавливается он, подбирая слово, — разговора.

— Юноша должен был знать, как плохо дурить бедную принцессу, — отзывается Марион с лукавой улыбкой. Похоже, угрызениями совести она не мучается совсем.

— Ну, да, ну да… — мрачно отвечает ей Император. — Так вот. Потом она все же поняла, что за время ночных разговоров успела узнать и полюбить его, а потому простила бедного мужа. И жили они долго и счастливо.

Устанавливается тишина.

— Заснула? — шепотом вопрошает Марион. Ответом ей становится бодрый детский голос.

— А мама рассказывала, что того, второго, тот юноша убил, и принцесса узнала о его смерти!

Император замолкает, круглыми глазами глядя на жену.

— Но как же такой честный, — ирония прокрадывается в её тон против воли, — юноша мог убить? — Марион старательно сигналит дочери, но хитрая девочка словно не видит.

— Он был не честный, — упрямо машет головой Дафна, — это принцесса была красивая и добрая. А он был подлый захватчик и хотел захватить трон, и вторым представился, чтобы добыть на неё… — она спотыкается, морщит лобик, вспоминая слово, — ком-про-мат, а потом влюбился и не смог.

— Вот как? — вопрошает Император, с нехорошим интересом глядя на жену. — А, впрочем, кому-то, — переводит взгляд на дочь, — уже давно пора спать!

Дафна быстро забирается под одеяло, укутываясь с головой и изображая спящего ангелочка. Император подходит к ней, нежно целует куда-то в макушку, тихо желает спокойной ночи и быстро выходит из комнаты, оставляя Марион наедине с дочерью.

Спустя десять минут она входит в рабочий кабинет мужа.

— Спать не собираешься? — вопрошает Марион, с нежностью запуская пальцы в и без того растрепавшиеся короткие пряди. — А то опять засидишься до пяти утра, отпаивай тебя завтра кофе...

— Сейчас пойду, — Император отрывается от документов. С хитрой улыбкой спрашивает: — Ты что ребенку наговорила?

— Правду, правду и ничего, кроме правды, — бодро рапортует Марион. В голосе слышится смех.

— Правду, говоришь? — он усаживает её к себе на колени, — ну да, прекрасная и добрая принцесса….

— Ты ставишь под сомнение мою красоту? — возмущенно скрещивает руки на груди Марион. Она действительно очень хороша: точеный подбородок, тонкие черты лица, большие зеленые глаза, темно-рыжие волосы, придающие ей сходство с хрестоматийной ведьмочкой.

— Да как я смею, — разводит руками он.

— Или мою доброту, воспетую всеми поэтами королевства? — не сдается она.

Император нарочито задумывается, но, получив тычок от жены, принимает благоразумное решение.

— Никак нет, — со вздохом вынужден признать он. Потом серьезнеет. — Но все же в твоей сказке была одна неточность.

Марион удивленно смотрит на него.

— Юноша влюбился в прекрасную принцессу гораздо раньше, ещё до всей этой истории. И к тому моменту он думал уже не о власти, а о том, как, не разрушая образа дурака, добиться её благосклонности… а она дарила свою любовь другому. И он взревновал и, встретив того человека, убил его. Он правда хотел сказать ей, что уезжает, но… не смог. То, чего он жаждал, лежало так близко, что он не удержался.

— Знаешь, — вдруг столь же серьезно произносит Марион в ответ на неожиданную откровенность мужа, — она ведь тоже не любила того, первого… он был глупым наивным юношей, а ей нравилось чувствовать свою власть над ним. А потом он изменился… за один день. Был один человек, а стал другой. И… они ведь действительно и говорили тоже. И вот того, второго, она и полюбила. Первый раз в жизни. Именно поэтому они и простила его тогда, потом, когда узнала правду, и…

В глазах Императора стоит какое-то сумасшедшее счастье.

— Люблю тебя, — срывается с его губ, — моя вздорная невыносимая принцесса.

Марион чуть улыбается с неизбывной нежностью.

— Люблю тебя, — прячет лицо у него на груди, но все же не выдерживает, — подлый захватчик.